Единорог и три короны - Страница 12

В этот момент появился Пьер. Задыхаясь, он семенил своими маленькими ножками:

— Здорово же вы их разделали! Без единого промаха!

— Нет, один все же ускользнул, — сказала Камилла. — Это досадно, он предупредит главарей.

— Что с того? Послезавтра мы будем в Турине, и тогда они нам не страшны, — заявил юноша с апломбом. — А сейчас надо думать о другом: лошади испугались выстрелов и ускакали. Если мы их не найдем, дело плохо.

Они занялись поисками, больше всего страшась, что сбежавший бандит мог завладеть конями. К счастью, лошади у них были с норовом и незнакомых людей к себе не подпускали, поэтому через полчаса наши путники снова смогли сесть в седло.

Следующий день показался им бесконечным — путь их лежал через перевал Мон-Сени с его узкими извилистыми тропами, мучительными и для всадников и для лошадей.

Солнце уже спускалось к горизонту, когда Тибор вытянул вперед руку:

— Италия!

Эта новость слегка приободрила Камиллу и Пьера, измученных долгой дорогой. Карлик невольно вспоминал мягкую постель в материнском доме — в сравнении с ней солома, на которой им приходилось спать две последние ночи, казалась особенно жесткой и грязной. Если бы только им удалось добраться к вечеру до долины Сюз! Только в этом случае можно было надеяться обрести чистые простыни на постоялом дворе, достойном этого имени.

Камилла также начинала томиться. Она была превосходной наездницей, но ей еще не доводилось проводить в седле целый день. Натруженные ягодицы болели, и она отдала бы все на свете за возможность принять горячую ванну.

Кроме того, она была не на шутку взволнована одним обстоятельством — вчерашняя бойня, казалось, совершенно не затронула ее душу, а ведь она уложила троих человек! Никакой жалости к убитым она не испытывала, словно сердце у нее внезапно уподобилось камню.

Стала ли она до такой степени бесчувственной? Или виной тому усталость? Прежде ей страстно хотелось обрести хладнокровие и безмятежность, присущие опытным воинам, однако теперь она начала бояться, что превратится в бездушное орудие убийства, холодную и лишенную сострадания машину. Она жаждала стать испытанным бойцом, но не растерять при этом душевной мягкости и доброты, хотя и понимала, что одно явно противоречит другому.

Она сознавала, что за несколько дней в значительной мере утратила невинность. До сих пор ей не приходилось по-настоящему сталкиваться с человеческой жестокостью, ибо окружали ее люди чести, преисполненные любви к ней и готовые защищать ее от любых невзгод. А сейчас мир вдруг предстал перед ней уродливым и несправедливым, она воочию увидела злобу и коварство тех, кто жаждал ее уничтожить, исполняя чей-то преступный приказ. Она ощущала себя как бы подхваченной неведомым вихрем, который налетел с ошеломляющей внезапностью и увлекал ее за собой помимо воли.

Она украдкой взглянула на Тибора. Испытывал ли и он подобные сомнения, терзался ли такими же муками, разрывался ли между состраданием к человеку и необходимостью убивать? Внешне для него все выглядело простым: он не задавался философскими вопросами и действовал так, будто был приверженцем самой примитивной манихейской формулы — добро и зло находились на разных полюсах, никаких оттенков и полутонов между ними не существовало.

Ей пришло в голову, что надо попытаться найти людей, испытывающих к ней непонятную ненависть, — быть может, удастся как-то договориться с ними, сойтись на приемлемом для всех компромиссе…

Однако эти люди подло отравили ее родителей и сделали попытку расправиться с ней самой — разве смогла бы она простить? Их поступками руководило холодное, безжалостное честолюбие, дикая жажда власти — следовательно, на соглашение и они тоже не пойдут. Итак, выбора не оставалось: с ними предстояло вступить в смертельную схватку. Победит либо она, либо ее враги — третьего не дано!

От горьких раздумий ее оторвал отдаленный грохот.

Всадники, подняв голову, заметили, что на них стремительно надвигается страшная черная туча. Вскоре хлынул ливень, а никакого укрытия поблизости не было видно.

Гроза разразилась внезапно, с неистовой силой. В небе то и дело вспыхивали молнии, гремел гром. Через несколько минут дорогу совершенно затопило.

— А я еще мечтала о ванне! — воскликнула Камилла. — Вот мне ее и подали! Тибор, где бы нам спрятаться от этого потопа?

— Надо ехать в деревню!

— Да где она, твоя деревня? Я ничего не вижу.

— Именно! — пискнул Пьер. — Мы утонем прежде, чем доберемся туда!

— Надо ехать! — упрямо повторил венгр.

За поротом и в самом деле показались крыши нескольких домиков. Путники дали шпоры лошадям, торопясь скорее укрыться от дождя, который еще более усилился — с неба уже начал сыпаться и град.

В тот момент, когда они подъехали к первой хижине, молния ударила в старый дуб — всего десять секунд назад трое всадников миновали это место. Дерево повалилось с таким грохотом, что испуганные лошади встали на дыбы. Камилле удалось сдержать своего коня, но Пьер не усидел в седле и, вылетев, распластался на дороге.

Камилла, вскрикнув от страха, спрыгнула на землю и устремилась к своему молочному брату. Но Тибор опередил ее: подхватив карлика на руки, он побежал к амбару, а Камилла поспешила за ним, ведя в поводу трех лошадей.

Им удалось развести огонь. Тепло оказало на пострадавшего самое благотворное воздействие — Пьер открыл глаза и принялся с несколько комическим видом ощупывать огромную шишку на голове.