Единорог и три короны - Страница 157

К оглавлению

157

Филипп нахмурился.

Маркиз настаивал:

— Между вами произошло что-то неприятное и она до сих пор не может этого забыть?

— Да.

— Нечто серьезное?

— Довольно… Я пытался изнасиловать ее.

Старый дворянин вздрогнул и поспешил опуститься в кресло, сраженный словами Филиппа.

— Но это еще не все, — продолжал шевалье. — Я засадил ее в тюрьму, заковал в цепи, жестоко обходился с ней, унижал… Ах, а потом я чуть не задушил ее!

Маркиз недоверчиво смотрел на племянника, не в состоянии вымолвить ни слова. Однако Филипп, не обращая внимания на смятение дяди, безжалостно продолжал:

— Но и она со своей стороны не осталась в долгу: она высмеяла меня, опозорила в глазах короля; на три дюйма вонзила мне в плечо свой клинок; обманула меня… и еще множество подобных выходок.

— Господи, Господи Боже мой, — только и мог прошептать маркиз. — И несмотря на это она согласилась приехать с тобой сюда? Я ничего не понимаю.

— Нет, наши отношения не ограничиваются сплошными неприятностями. Я сумел оказать ей несколько услуг, спас ей жизнь… Она сделала для меня то же самое. Это она подарила мне Персеваля. Так что, как видите, наши отношения чрезвычайно запутанны, между нами нет ничего простого, ничего ясного. История наших отношений состоит из длинной череды ошибок и недоразумений. Одно время я даже принимал ее за девицу легкого поведения!

— И она согласилась приехать, — повторил Пери-Бреснель как бы для себя. — Это и есть самое удивительное. На мой взгляд, это может означать только одно: ее любовь к тебе столь велика, что ее не могут остановить даже все ваши многочисленные ссоры!

Филипп уже собирался ответить, что относительно последнего у него имеются опасения, как в эту минуту в комнату влетела та, о которой только что шел разговор.

— Простите меня, — беспечно прощебетала она. — Я заставила вас ждать.

— О, не беспокойтесь, — ответил маркиз, беря ее под руку.

Ей показалось, что он смотрит на нее с каким-то странным и задумчивым видом; подобный взгляд маркиза удивил ее. Она обернулась и вопросительно посмотрела на Филиппа.

— Мой дядя только что узнал, какой вы грозный фехтовальщик, — объяснил он, поднося руку к плечу, некогда раненному Камиллой. Девушка состроила гримасу, при виде которой шевалье рассмеялся.

— Не огорчайтесь, — шепнул он ей на ухо, — мучиться угрызениями совести уже бесполезно, отныне это мой самый славный шрам!

Трапеза прошла весело. Пери-Бреснель справился с волнением, вызванным признаниями племянника; теперь он, как никогда, был уверен, что Филипп и Камилла просто созданы друг для друга; однако вмешиваться в их отношения он отказался, рассудив, что это слишком опасно. Ему лучше не попадать в вихрь столь бурных отношений!

После ужина д’Амбремон предложил молодой женщине прогуляться по саду в его обществе. Видя, что Камилла колеблется, он властно обнял ее за талию и повлек к двери. Он ждал достаточно; именно сегодня вечером ему необходимо приступить к решительным действиям, ибо завтра они будут уже в Турине и ни о каком уединении не сможет быть и речи.

Камилла слабо сопротивлялась. Она знала, что должна была бы протестовать гораздо более энергично, однако лежавшая на ее талии рука Филиппа сладостно обжигала ее и лишала сил. Ночь стояла теплая и благоуханная, в такую ночь обыкновенно и делают сердечные признания.

Молодой дворянин увлек свою спутницу к зарослям самшита, находившимся неподалеку от водоема, где тихо плескалась вода. Полная луна отражалась в его водах, освещая все вокруг своим серебристым светом.

Сердце Камиллы было побеждено. Филипп остановился и, уверенным движением взяв девушку за плечи, устремил на нее свой восторженный взор.

— Прошу вас, отпустите меня, — прошептала она.

— Почему? — добродушно спросил он, словно обращался к ребенку.

— Потому что…

Он усмехнулся:

— Это не ответ!

— Я хочу вернуться, — взмолилась она.

— Нет.

— Я не готова к тому, чего вы от меня ждете.

— Что вы об этом знаете?

— Я боюсь страданий, — призналась она.

— Я не желаю вам зла!

— Конечно, вы со мной искренни так же, как искренни со всеми остальными своими женщинами. Однако вы, сами того не замечая, разбиваете им сердца.

Филипп нахмурился:

— Вы считаете, что вы для меня всего лишь одна из многих женщин?

— Разумеется. Быть может, вам кажется, что вы желаете меня несколько больше, потому что я дольше сопротивлялась, но не более.

Он отпустил ее; взор его посуровел; он надолго умолк. Затем нежно взял ее руку, а другой рукой приподнял ей подбородок, заставив ее тем самым смотреть ему прямо в глаза.

— А если бы я вам сказал, что с тех пор, как я вас узнал, для меня больше не существует других женщин?

— Я бы вам не поверила.

— А я вам приказываю поверить! — повелительным тоном воскликнул он. Он чувствовал, как его захлестывает яростное желание, еще более острое от страха, что ему не удастся убедить ее.

Камилла заметила произошедшую в нем тревожную перемену; увидела, как в его темных глазах заполыхало пламя страсти, и, испуганная, отшатнулась от него.

— Господи, Камилла, когда же вы перестанете меня бояться? — Он стоял перед ней, вытянув руки по швам, сжав кулаки и боясь пошевельнуться, чтобы не спугнуть ее и не дать ей повода убежать. — Неужели вы не понимаете, что я вас люблю? — хрипло произнес он.

Девушка закрыла глаза; восхитительная истома залила, охватила ее сердце, сладостное тепло распространилось по всему телу. Все ее существо настоятельно толкало ее в объятия шевалье, требовало безоглядно отдаться его ласкам. Однако вместо этого она повернулась к нему и бросила:

157