Единорог и три короны - Страница 27

Наконец они поднялись наверх, и девушка смогла осмотреться. Вершина башни представляла собой небольшую площадку, окаймленную довольно высокими зубцами. Отсюда открывался изумительный вид на город.

Камилла с восхищением смотрела на огромную столицу королевства, которая сверху напоминала своеобразную шахматную доску. Архитекторы, стремясь к симметрии, возводили новые здания вдоль старых римских дорог, сходившихся в центре под прямым углом. Да, новый Турин, устремляясь в будущее, не порывал связей с прошлым — это был уникальный город, суровый и величественный одновременно.

Девушка с гордостью подумала, что блеском своим Турин обязан ее предкам, и в частности деду — Виктору-Амедею II. Но эта мысль сразу заставила Камиллу вернуться на землю, ведь собственное ее положение было весьма незавидным — наследница герцогов Савойских прозябала в тюрьме!

Узница покосилась на своего стража. Филипп, сжав зубы, держал ее под прицелом своего пистолета и не спускал с нее глаз ни на секунду. Она мысленно спросила себя, чего он так боится — не думает же он, что она способна наброситься на него или прыгнуть с башни вниз? Машинально наклонившись между зубцами, она увидела глубокий ров с черной водой и невольно вздрогнула — на высоте у нее всегда кружилась голова.

— Какая темная вода! Там глубоко? — поинтересовалась она с невинным видом.

— Да, — лаконично ответил молодой дворянин.

Она вздохнула, понимая, что большего от него не добиться. Внезапно на нее навалилась страшная усталость, и она мрачно сказала:

— Давайте вернемся.

Но постепенно солнце и воздух сделали свое дело — здоровье Камиллы значительно улучшилось. Она словно бы возрождалась к жизни благодаря этим ежедневным прогулкам. К ней возвращались силы, а вместе с ними и желание бороться.

Прежде всего необходимо наладить связь с друзьями — лишь от них могла она узнать, как продвигаются дела! Задача эта оказалась гораздо труднее, чем в первый раз. Подать сигнал из окна камеры невозможно, ибо она прикована к кровати; когда же шевалье на короткое время освобождал свою пленницу, то следил за каждым ее движением. Оставалось только одно — воспользоваться прогулками на вершине башни. Однако д’Амбремон и здесь не упускал девушку из виду, и ничто не могло поколебать его бдительности.

Тогда Камилла решила, что сигналом должны стать ее длинные белокурые волосы. Во время одной из прогулок она прислонилась спиной к стене и откинула голову назад, чтобы ветер свободно трепал кудри.

Она боялась, что это вызовет недовольство шевалье, но Филипп не повел и бровью — создавалось впечатление, будто он исполняет порученное ему дело с холодным бездушием машины. Пристально следя за узницей, он делал вид, что не замечает ее красоты, и сохранял бесстрастное выражение лица, даже когда прелестные формы молодой женщины просвечивали на солнце сквозь рубаху.

Камилла стояла, закинув голову, до тех пор пока у нее не заныло в затылке. Затем повернулась и стала с надеждой вглядываться вдаль, но не обнаружила никаких следов Тибора или Пьера. Все ее усилия напрасны!

Разочарование оказалось слишком сильным, и она подошла к д’Амбремону — ей нужно получить хоть какие-то сведения, и только шевалье мог помочь в этом. Эта неизвестность сведет ее с ума!

— Сударь, — робко произнесла она, — отчего вы не желаете со мной разговаривать?

Филипп не выносил, когда она обращалась к нему таким кротким тоном, ибо у него сразу же возникало непреодолимое желание защитить ее от грозивших ей опасностей, а подобная слабость могла иметь самые неприятные последствия. Он заставлял себя думать о ране, которую она ему нанесла, и это обычно помогало — к нему возвращалось чувство спасительной ненависти, делая его безжалостным и непреклонным.

Однако Камилла не сдавалась, желая во что бы то ни стало прервать затянувшееся молчание.

— Умоляю вас, — жалобно сказала она, — ответьте мне. Я должна знать, что происходит за этими стенами, иначе мне не выдержать. Я могу потерять рассудок от одиночества.

Она приблизилась к офицеру почти вплотную, устремив на него горящий взгляд. В ее светло-голубых глазах читалась такая мука, что Филипп был потрясен до глубины души. Он потупился, не желая поддаваться колдовским чарам, и грубо бросил:

— На что вы жалуетесь? Вы пришли сюда по собственной воле.

— У меня не было выхода, — пролепетала она еле слышно. — Вы не можете понять.

— Я уже давно и не пытаюсь.

— Поверьте, я ни в чем вас не упрекаю. Я сознаю, что вы исполняете свой долг. Но мне хотелось бы узнать, как здоровье короля, что происходит при дворе…

— Если монарх приказал заключить вас в крепость под строжайшее наблюдение, значит, он не желает, чтобы вам было известно о событиях в королевстве. Так что незачем меня расспрашивать.

С этими словами он повел Камиллу назад в камеру.

В последующие дни ей также не удалось увидеть своих друзей. Она начала серьезно беспокоиться, и в голову ей лезли самые черные мысли — наверное, с Тибором и Пьером что-то случилось…

Но однажды вечером, когда она уже потеряла всякую надежду, ей вдруг бросился в глаза маленький человечек, важно разгуливавший вдоль рва. Сомнений не оставалось — это ее молочный брат!

Она едва не вскрикнула от радости, но вовремя прикусила язык и тревожно взглянула на шевалье, который стоял, прислонившись к стене, и по-прежнему не спускал с нее глаз. Какое счастье, что ей удалось смолчать — неуместный возглас, конечно же, пробудил бы в нем подозрения! Впрочем, сияющую улыбку тоже надо как-то объяснить, и девушка, воспользовавшись первым предлогом, протянула руку, показывая на заходящее солнце: