— Меня это не касается. Выкручивайтесь как угодно! — властно и одновременно кокетливо произнесла Камилла и, развернувшись, рысью поскакала прочь от города.
Он в задумчивости смотрел вслед; очнувшись, бросился ее догонять. Некоторое время они молча ехали бок о бок, наслаждаясь великолепной картиной пробуждающейся природы Пьемонта. На полях уже работали крестьяне; завидев двух прекрасных всадников, чьи кони звонко цокали копытами по укатанной дороге, они прекращали работу и почтительно их приветствовали.
У источника молодые люди остановились, чтобы напоить коней и немного отдохнуть самим.
Пора возвращаться, — произнес Филипп; в душе он сожалел, что сейчас им снова придется погрузиться в суету столичного города.
Он сидел, прислонившись к дереву, в нескольких шагах от Камиллы. В окружении мирной пробуждающейся природы он мог сколько угодно смотреть на девушку, не разыгрывая из себя бесчувственную статую, как это приходилось делать в окружении придворных. Он наслаждаться изящными очертаниями ее фигуры, восхищался нежными и правильными чертами ее лица, упивался исходившим от нее ароматом счастья.
Он предпочел сесть подальше, опасаясь какой-либо бурной вспышки с ее стороны, если он рискнет слишком заметно приблизиться к ней.
Разумеется, он по-прежнему желал ее, однако испытываемое им сейчас чувство безмятежности оказалось сильнее всех прочих ощущений. Возможно, если бы сейчас он осмелился заключить Камиллу в объятия, она бы не стала возражать. Однако он боялся не справиться с собой, пойти дальше и тем самым перепугать девушку. К тому же он боялся получить отказ. Привыкнув всегда и везде выходить победителем, Филипп неожиданно почувствовал, что это хрупкое невинное создание поколебало его уверенность в себе. Он боялся увидеть, как черты ее прекрасного лица исказятся страхом, а это уже бывало. Сейчас же ему хотелось подольше сохранить выражение счастья, игравшее на очаровательном личике молодой женщины, и ни в коем случае не спугнуть его. Бесценные минуты блаженного покоя столь редки и кратки! К тому же они соответствовали его плану соблазнения юной красавицы: ее надо было приручить, завоевать ее доверие.
Со своей стороны Камиллу охватило всепоглощающее ощущение полноты бытия. Хотя она не смотрела на молодого человека, она всей кожей чувствовала на себе его внимательный взгляд; он больше не пугал ее. Напротив, она наслаждалась им, счастливая от того, что стала объектом столь пристального, но вместе с тем почтительного внимания, удерживавшего его на расстоянии от нее.
Тем не менее она не решалась обернуться и взглянуть на шевалье. Она знала: если обернется и встретит обжигающий взор Филиппа, она не выдержит. Опьяненная свежим утренним воздухом, она прекрасно сознавала, что уединение способствует ослаблению бдительности и может привести к непоправимым последствиям. Поэтому Камилла молча наслаждалась блаженными минутами, счастливая от того, что рядом с ней был Филипп.
Вдали раздался колокольный звон, напомнивший им, что пора возвращаться в Турин. Оседлав коней, они оба медлили, не желая расставаться с этим тихим уголком и с тоской думая о том, что через несколько часов круговорот шумной столичной жизни вновь подхватит и понесет их на своих бурных волнах.
Они завели коней в стойла, затем начистили до блеска сапоги и надели мундиры. Они уже собирались выйти из безлюдной конюшни, когда Филипп удержал ее за руку:
— Подождите!
— Что случилось? — удивленно спросила она, а в сердце ее закралась тревога.
— Ваши волосы! Не можете же вы оставить их в таком беспорядке!
— Боже мой! Вы правы. Надо заплести их в косу. — Она принялась заплетать растрепавшиеся от ветра белокурые локоны, но мятежные прядки беспрестанно выскакивали у нее из пальцев и упорно падали на лоб. — Я так никогда не подберу эти злосчастные волосы, — раздраженно воскликнула она. — Мне нужно хотя бы зеркало.
— Разрешите мне вам помочь, — уверенно заявил шевалье, заходя ей за спину.
И прежде, чем она успела возразить, он начал методично расчесывать пряди фалангами пальцев одной руки, прочно удерживая другой тяжелую золотистую копну волос. Затем тщательно заплел мягкие длинные волосы в косы и завязал их узлом.
Завершив работу, он взял молодую женщину за плечи и повернул к себе лицом, любуясь на творение рук своих. Нежно, с видом знатока он откинул последние непокорные пряди с висков и со лба, тем самым завершая свой труд. Камилла едва заметно вздрагивала под ласковыми прикосновениями ловких пальцев. От белокурой головки взгляд Филиппа перешел на голубые глаза, устремленные на него, а потом на губы девушки. И тотчас же эти коралловые губки, полуоткрытые, позволявшие видеть маленькие перламутровые зубки, неудержимо повлекли его к себе.
Молодой дворянин склонился к ней.
Камилле показалось, что сердце ее сейчас разорвется. Мощная неведомая волна чувств захлестнула ее, и она испугалась.
— Пора ехать! — едва слышно прошептала она, отворачиваясь.
Но Филипп уже находился во власти безудержного желания. Уткнувшись лицом в шею девушки, он покрывал ее страстными поцелуями. Затем, решительно сжав ладонями ее упорно отворачивавшееся лицо, он попытался завладеть ее дрожащими бархатистыми губами, сводившими его с ума.
Камилла почувствовала, как страх ее перерос в настоящую панику. Причиной смутных и яростных чувств, внезапно разбушевавшихся в ее душе, было все: случай в таверне, вольное поведение шевалье с трактирными служанками и придворными дамами, а главное — страстное желание покориться ласкам шевалье. Она хотела оттолкнуть его, но руки ее обессилели и больше не слушались. Не желая соглашаться с тем, что казалось ей неизбежным, и обезумев от отчаяния, она что есть сил истошно закричала: